Помню тепло нашей дружбы...
Георгий Хаценков

Звучит банально: случайных встреч не бывает. Бывает, большинство из них
такие. Но встреча с Ксенией Михайловной Муратовой была для меня и моей
семьи большой удачей, как в человеческом, так и в творческом плане. Она во многом ‘перевоспитала’ мой глаз коллекционера и мои вкусовые предпочтения
в искусстве.
Начало нашим отношениям и плодотворному сотрудничеству в 2010 году по-
ложила выставка моей коллекции в парижском Музее Монпарнаса “Художники
русского зарубежья”. Предисловие к каталогу написал министр культуры
Франции Фредерик Миттеран, а основной текст – вместе со мной братья Анд-
рей и Владимир Гофманы, французы с русскими корнями (их дед – выдаю-
щийся пушкиновед Модест Гофман), знатоки художественной жизни Парижа,
ученики Юрия Анненкова. Выставка получилась резонансной, на ее открытие
собралось большое количество людей: было шумно, публика общалась, дели-
лась впечатлениями от увиденного, меня доставали вопросами и расспросами.
– Отвлекитесь, – кто-то взял меня за руку со спины. Поворачиваюсь – посол
России во Франции Александр Константинович Орлов, который открывал экс-
позицию, – иначе упустите важное для вашей деятельности знакомство: наша
соотечественница Ксения Михайловна Муратова, профессор французских уни-
верситетов, известный в мире историк искусства.
Как же он был прав! Сам человек большой культуры, эрудиции, прекрасный
знаток искусства он был доступен для многих и многим сам интересовался, ини-
циировал интересные и значимые проекты в сфере духовности. Его интелли-
гентный облик никак не ассоциировался с официальным лицом высокого ранга,
российским чиновником. Возможно, благодаря этому он многое сделал для
укрепления дружбы между нашими народами, развития культурных связей.
Понимая, что на выставке показана лишь часть моей коллекции, Ксения Ми-
хайловна высказала пожелание ознакомиться со всеми моими приобретениями.
Я не возражал, наоборот, – обрадовался возможности подвергнуть критическому
анализу мое собирательство. Вскоре я имел честь принимать ее у себя в Монако.
* khats@monaco.mc – коллекционер, Монако
38 Letture Muratoviane III – Третьи Муратовские Чтения
Она часами рассматривала картины на стенах, медленно и осторожно ‘листала’
произведения, стоящие в ряд, в специальном хранилище. Иногда тишину пре-
рывал ее голос: «Поздравляю. Это удача. Шедевр, достойный любого мирового
музея». Она могла часами любоваться шедеврами – Леопольда Сюрважа Богиня
с тремя Грациями, Сергея Иванова Дневные сны, Льва Бакста Портрет Леонида
Мясина, Александра Яковлева Колдунья То из Чао Банга в Тонкине…
– Какой интересный автор, а я о нем ничего не знаю, его надо срочно вводить
в искусствоведческий оборот, возвращать публике, – удивлялась она. На тот
момент в моей коллекции насчитывалось несколько сотен художников, которые
эмигрировали из России во Францию до и после революции. Радостное удив-
ление – это характерное чувство, когда делаешь открытия: моя коллекция и по
сей день регулярно пополняется именами незаслуженно забытых и неизвест-
ных художников.
Сразу же после окончания выставки в Париже я получил звонок от Фреде-
рика Баллестера, директора Центра искусств “Мальмезон”, что на набережной
Круазет в Каннах. Мэр города Бернар Брошан откуда-то прослышал о париж-
ской выставке и захотел заполучить ее у себя на Ривьере.
– Вот вам мой совет: никогда не стоит повторяться, ищите новую тему, от-
крывайте новую страницу в своей деятельности, – была настойчива Ксения
Михайловна, когда я обратился к ней за помощью в организации предстоя-
щей выставки. Она предложила вычленить из прошедшей экспозиции работы
с обнаженной натурой, добавив к ним новый материал, имеющийся у меня.
За эту идею ухватился и Фредерик Баллестер, став куратором и автором всту-
пительной статьи, что вызвало некоторую ревность у Ксении Михайловны.
Так родилась новая выставка: “60 шедевров русской школы. Обнаженная на-
тура в живописи 1900-1970 гг.”. Местоположение музея и особенно тема
предопредели, что выставка имела большой успех, публика стояла в очереди,
чтобы попасть на нее. Город не пожалел денег на организацию и рекламу.
Везде были афиши, на всех фонарных столбах набережной Круазетт, где про-
ходит знаменитый Каннский кинофестиваль, висели растяжки, с которых на
многочисленную прогуливающуюся публику свысока смотрела русская кра-
савица.
Насколько я понимал, тема женской красоты волновала Ксению Михайловну
как исследователя и историка искусства. Вскоре она смогла реализовать это
свое устремление. На итальянской Ривьере в курортном городе Бордигера за-
вершилась реконструкция знаменитой виллы Реджина Маргерита, где распо-
логался музей и фонд Терруцци. Мэр города решил ознаменовать это событие
значимой выставкой, которая стала бы важным культурным явлением для го-
рожан. Нашлись и щедрые спонсоры – ими стали меценаты Римма и Александр
Помню тепло нашей дружбы… 39
Чудновские. Ксения Михайловна сразу же предложила название: “Русская Ве-
нера. Женские образы в русском искусстве ХХ века”, так как у нее имелись
уже серьезные наработки по этой тематике.
Ксения Михайловна с головой окунулась в работу, подгоняла меня и моих
сотрудников, а также работников музея, которые спихнули на нее все творче-
ские и организационные проблемы, оставив за собой лишь административные
и технические вопросы. Она чувствовала себя полноправной хозяйкой, у нее
были развязаны руки, ей никто не мешал осуществить свои творческие планы.
Даже развеска картин проходила под ее требовательным взглядом, заставляя
работников музея неоднократно менять экспозицию произведений, чтобы
найти оптимальный ракурс для зрителя. Она на одном дыхании сделала пре-
красный каталог на итальянском и русском языках, которыми владела в совер-
шенстве. Сама ездила в Милан в издательство Silvana Editoriale, чтобы взять
под собственный контроль дизайн и верстку будущей книги, а затем не раз при-
езжала сюда, чтобы вычитать корректуру. В итоге – прекрасный каталог и ус-
пешная выставка.1
Особо хотел бы сказать о нашей совместной работе над большой выставкой,
которая состоялась в 2015 году в рамках года России в Княжестве Монако. Она
проводилась здесь одновременно с другой крупнейшей выставкой – “От Ша-
гала до Малевича”, в которой участвовали ведущие российские и французские
музеи. Правительство предоставило нам Выставочный зал на набережной, где
совсем недавно прошли значимые выставки знаменитого Кес ван Догена, “Буб-
новый валет” из собраний Третьяковки и Русского музея. Перед нами стояла
сложная задача – не повторяться, найти свою новизну. Вся надежда была на
Ксению Михайловну, которая слету предложила исключить художников, пред-
ставленных на параллельной выставке и набивших оскомину, а все свое вни-
мание сосредоточить на том, чтобы показать публике новые имена не менее
даровитых и талантливых – и как можно больше их, исходя из того, что пре-
доставленная большая выставочная площадка и моя коллекция позволяли это
сделать без особых проблем. Отсюда и говорящее само за себя название вы-
ставки – “Неизвестная Россия. Русское искусство первой половины ХХ века.
Париж – Монако – Ривьера”.2
1 X. Muratova, Venere Russa. Fascino femminile nell’arte russa del Novecento. Collezione Tat’jana
e Georgij Khatsenkov = Русская Венера. Женские образы в русском искусстве ХХ века. Кол-
лекция Татьяны и Георгия Хатценковых, Cinisello Balsamo 2014, 168 c.
2 X. Muratova, La Russie inconnue. Art russe de la première moitié du XXe siècle. Paris – Monaco –
Riviera. Chefs-d’oeuvre de la Collection Tatiana et Georges Khatsenkov, Cinisello Balsamo 2015,
502 c. Русское издание: Неизвестная Россия: русское искусство первой половины XX века:
Париж – Монако – Ривьера: шедевры коллекции Татьяны и Георгия Хаценковых, Cinisello
Balsamo, 2015.
40 Letture Muratoviane III – Третьи Муратовские Чтения
Не хотел бы рассказывать о всех перипетиях в течение почти двух лет, свя-
занных с подготовкой и проведением выставки, – это потребовало бы многих
страниц, но хочу засвидетельствовать, что куратором, идеологом, мотором,
душой этого события была Ксения Михайловна Муратова, которая смогла со-
брать вокруг себя незаурядных людей – искусствоведов, наследников худож-
ников, журналистов, пишущих об искусстве. Многого стоит приезд в Монако
по ее приглашению старшей подруги девяносточетырехлетней Жанин Варно,
дочери Андре Варно, выдающегося художественного критика первой поло-
вины ХХ века, давшего название целому художественному миру – “Парижская
школа”. Жанин Варно – автор многочисленных книг об искусстве и знамени-
тых художниках Парижа, которых она лично знала. Она написала предисловие
к каталогу выставки и блестяще выступила на ее открытии.3
Выставки проходят, забываются, но остаются каталоги для современников и
будущих поколений. Именно таким есть и будет каталог-книга Неизвестная
Россия – великолепно иллюстрированное пятисот страничное издание, являю-
щееся по сути энциклопедией русского искусства первой половины ХХ века.
Листаешь его и невольно испытываешь чувство эстетического наслаждения и
одновременно огромного уважения к титаническому труду его автора – Ксении
Михайловны Муратовой.
Известнейший историк искусства современности, академик Французской
академии Жан Клер после прочтения полученной им книги-каталога выставки
“Неизвестная Россия” прислал Ксении Михайловне примечательную открытку,
копию которой она переправила мне. В ней он, наряду с поздравлением, отме-
тил, что наша выставка и ее масштабный труд убеждают его «в необходимости
пересмотреть всю историю искусства ХХ века, сломать навязанные клише и
стереотипы». Такие слова дорогого стоят и являются лучшей оценкой творче-
ства Ксении Михайловны, выдающегося историка искусства, которая всегда
отстаивала историческую правду, не терпела конъюнктуру и коммерцию в
сфере культуры.
Эта выставка нас сильно сблизила, мы по-настоящему подружились, в отно-
шениях появилась особая теплота и душевность.
Каждый раз бывая в Париже, я и моя жена Татьяна обязательно встречались с
Ксенией Михайловной. Мы следовали сложившемуся ритуалу: вначале ужин в
хорошем ресторане (Ксения Михайловна знала толк в еде и вине), где намечали
планы на последующие дни, а затем с головой окунались в культурную жизнь
французской столицы. Ксения Михайловна знала о всех предстоящих событиях
и выставках, делилась своими впечатлениями от увиденного, советовала.
3 J. Warnod, Préface. Les Russes de l’École de Paris tels que je les ai connus, там же, с. 13-15.
Помню тепло нашей дружбы… 41
– Сегодня мы поедем в парижский пригород Булонь-Бийанкур в “Музей 30-х
годов”. Вы-то о таком и не слышали, а он не менее важен для вашего собира-
тельства, чем центр Жоржа Помпиду, Орсе или Музей современного искусства
города Парижа, – с укором посмотрела она на меня с женой. – Этот пригород
когда-то был сосредоточием русских эмигрантов, где можно было за неболь-
шие по тем временам деньги – но не сегодня – снять жилье и мастерскую. Я
уже договорилась с хранителем музея, у меня с ней приятельские отношения,
она нас ждет.
На такси мы быстро пересекаем Сену, кольцевую дорогу ‘Периферик’, оги-
баем окраину Булонского леса, и вот уже из окна машины любуемся удиви-
тельной застройкой 1920-1930-х годов в стиле конструктивизма и Ар-деко.
Останавливаемся перед большим современным зданием из бетона и стекла,
где у входа в музей нас уже ждала его сотрудница, милая женщина средних
лет. Вместе с Ксенией Михайловной она провела для нас экскурсию по залам.
Естественно, меня больше всего заинтересовали произведения мэтров Париж-
ской школы, выходцев из Российской империи. Здесь я увидел художников, ко-
торые есть и в моей коллекции.
Но такого Александра Зиновьева я видел впервые. Он мне представлялся
прежде всего утонченным графиком. На выставках и аукционах, которые я по-
сещал, фигурировали в основном его графические работы для театров и варь-
ете. Есть в моей коллекции и его небольшой, виртуозно написанный,
живописный шедевр Арлекин, но то, что я увидел здесь благодаря Ксении Ми-
хайловне в корне изменило мое сложившееся мнение об этом мастере. Глядя
на его станковую живопись, больших размеров полотна, начинаешь воочию
осознавать, что перед тобой художник первого ряда, выдающийся представи-
тель русского зарубежья.
Переходя с этажа на другой, мой взгляд надолго задержался на исходящем
мощной энергией портрете Мане Каца кисти Арбита Блатаса.
– Я вижу, что вас впечатлил этот автор, – прервала мое созерцание Ксения
Михайловна. – Мы можем попросить нашу гостеприимную хозяйку ознако-
мить вас и с другими произведениями этого мастера: как-никак в музее нахо-
дятся более сорока его живописных и скульптурных портретов созидателей
Парижской школы. Особенно присмотритесь к шедеврам Александра Яков-
лева:4 поверьте, откроете для себя, как это было и со мной, новую страницу в
его творчестве, представите масштаб этого русского гения.
В следующий наш приезд в Париж очередное напутствие от Ксении Михай-
ловны:
4 О нем, см. infra, с. 309-321 (от ред.).
42 Letture Muratoviane III – Третьи Муратовские Чтения
– Вы должны обязательно посетить экспозицию из коллекции известного па-
рижского маршана Йонаса Неттера (1867-1946) “Модильяни, Сутин и при-
ключения на Монпарнасе”, которая открылась в Пинакотеке, частном
парижском музее. Там вы увидите многих художников, которые представлены
и в вашей коллекции. Будет очень познавательно, обогатитесь новыми зна-
ниями, под другим ракурсом посмотрите на свою коллекцию. Вы знакомы с
Марком Рестеллини? Прекрасный организатор и куратор выставки. С ним вам
надо встретиться.
Выставка и вправду оказалось замечательной, заметным событием. Она впо-
следствии была показана и в Санкт-Петербурге. Как и советовала Ксения Ми-
хайловна, познакомились мы и с руководителем музея Марком Рестеллини,
как оказалось внуком русского художника Исаака Анчера, что выяснилось в
ходе нашей беседы. Он знал о нашей коллекции и ее выставке в Музее Мон-
парнаса. «Мне очень приятно, что произведения моего деда есть в вашей кол-
лекции, и были показаны в Париже на прошедшей экспозиции, – сказал он. –
Только жаль, что она не состоялась в моем музее».
Сколько выставок и музеев мы посетили вместе с Ксенией Михайловной,
даже сложно сказать. Однозначно – много. Каждый раз я получал не только
спутницу, но и непревзойденного гида – историка искусства с мировым име-
нем, который открывал для меня новые имена, неизвестные мне грани твор-
чества того или иного художника, скульптора. Она помогала комплектовать
нашу с Татьяной коллекцию, по сути была ее куратором, я ничего не покупал
– а покупал много и продолжаю это делать – без ее совета маститого искус-
ствоведа, благодаря чему из коллекции исчезли проходные вещи, а новые по-
полнения были только музейного уровня.
Но чаще всего мы виделись с Ксенией Михайловной на Французской Ривьере.
Накануне своего отъезда из Парижа в Ментон, где у нее на первой линии у
моря была небольшая квартира, она звонила мне и радостным голосом со-
общала: «Наконец-то я уеду из этого дождливого города к солнцу, на мою лю-
бимую Ривьеру, и сразу же растворюсь в море». Кстати, для своего возраста
она прекрасно плавала, причем в любую погоду.
Созвонившись, я отправлял за ней машину, чтобы поспеть к обеду или
ужину, хотя нередко обед за разговором о жизни и искусстве плавно переходил
в ужин.
– Георгий Федорович, не присылайте машину, я сама доеду на своей, – ко-
кетливо возражала она на мое предложение забрать ее.
– Ни в коем случае, водитель уже в дороге, – я всегда был настойчив, потому
что очень боялся, когда она садилась за руль: во-первых, возраст и замедленная
реакция предопределяли ее ужасное вождение, да к тому же видавшая виды
Помню тепло нашей дружбы… 43
старая раздолбанная машина представляли серьезную опасность и для нее
самой и окружающих.
Она любила бывать у меня в Монако, особенно когда я приглашал много гос-
тей, чтобы с террасы виллы наблюдать за гонками машин Формулы-1 на Гран-
при или феерическое шоу – международный фестиваль салютов, которое
разворачивалось у нас прямо перед глазами. Это всегда был радостный празд-
ник. Собирались люди разных национальностей, профессий, увлечений, но
она чувствовала себя среди них уверенно, зная многие языки и обладая энцик-
лопедическими знаниями, легко знакомилась с новыми лицами, непринуж-
денно поддерживала беседу. Я наблюдал, как к ней тянулись многие…
Но приватными, для души были наши встречи у меня дома на берегу моря
рядом с Монако. Без суеты и лишнего шума мы обсуждали наши совместные
творческие планы, чаще всего это касалось концепций предстоящих выставок
моей коллекции. Нередко она спрашивала мое мнение о спорных аспектах ее
будущей статьи, просила поделиться имеющимся у меня документальным ма-
териалом, фотографиями. Не упускал случая я и со своей стороны, чтобы не
показать мэтру то, что я ‘наваял’ за время между нашими встречами.
– Георгий Федорович, в вашей лекции для гуманитарного университета в
Санкт-Петербурге, где вы говорите о знаточестве как методе изучения искус-
ства, вы указываете западных ученых – М. Фридлендера, Дж. Морелли, Б. Бе-
ренсона, но забываете русских, в частности Павла Муратова. Никогда не
забывайте о наших выдающихся соотечественниках.
Каюсь, упустил из виду. Пришлось связаться с редакцией – и из печати лек-
ция вышла с важными исправлениями.
Она была патриоткой, пропагандисткой русского искусства в мире. Явля-
ясь автором более четырехсот научных трудов, членом Международной ас-
социации критиков искусства, многих ученых и научных обществ в Европе
и Америке, участником многочисленных конгрессов и симпозиумов по ис-
тории искусства, Ксения Михайловна Муратова всем своим огромным та-
лантом и неудержимой энергией стремилась показать всю важность вклада
русского гения и русской культурной традиции в развитие искусства ХХ
века.
Сколько ее помню, она все время куда-то стремилась. Она хотела везде ус-
петь, многое доделать, неожиданно срывалась с места, летела в Рим, Москву,
Париж, Лондон… Где-то там – конференция или чтения, посвященные ее
Павлу Муратову – двоюродному деду, или вычитать корректуру очередного
переиздания Образов Италии. Она всю себя без остатка отдавала своему лю-
бимому детищу – “Международному научно-исследовательскому центру Павла
Муратова” в Риме. Он много отнимал у нее сил и денег. Нужна была постоянная
44 Letture Muratoviane III – Третьи Муратовские Чтения
финансовая подпитка. Приходилось мне и моим знакомым оказывать по воз-
можности в разных формах эту поддержку.
Но денег, как всегда, не хватало. Их нужно было постоянно изыскивать. Все
держалось на ней как на основателе и президенте центра.
– Я продам квартиры в Ментоне и Париже и перееду в Рим, куплю помеще-
ние, чтобы у центра была собственная база. Вы мне не поможете? – где-то не-
сколько лет назад она завела разговор со мной во время ужина в ее любимом
рыбном ресторане на бульваре Сен-Жермен, куда я ее не раз приглашал, когда
бывал в Париже.
– Вы крутитесь как белка в колесе, чтобы центр мог функционировать. Но
это не может продолжаться бесконечно. Центр жив пока живы вы, – продолжил
я тему, глядя на ее реакцию. Она слушала мои слова с пониманием. Ее очень
волновало будущее центра после нее. Она и сама стала осознавать, что вести
серьезную научно-исследовательскую и издательскую работу без штатных со-
трудников, материальной и финансовой базы невозможно. А это требует серь-
езных денег и вряд ли решат проблему частные пожертвования. Я ей привел в
пример частный музей русской иконы моего друга москвича Михаила Абра-
мова, жизнь которого не так давно трагически оборвалась. Он создал лучший
частный музей в стране. Но и ему, долларовому миллиардеру, не так просто
было его содержать. Как-то в Лондоне за бокалом вина в отеле Ритц, где мы
остановились, он высказал мне своё желание передать музей государству,
чтобы сохранить созданную им институцию.
– Что же делать тогда?
– Это создать Муратовский центр по примеру фонда Кандинского в Нацио-
нальном центре искусства и культуры Жоржа Помпиду, – посоветовал я.– Это
и Рим, где уже на общественных началах функционирует Муратовский центр,
и которому вы отдаете предпочтение: но какой здесь музей или солидное учеб-
ное заведение возьмется за это дело? Насколько он им интересен? Реальнее
это сделать в России, потому что Павел Муратов – важная фигура русского Се-
ребряного века, интерес к которому как явлению и важной вехе в истории рус-
ской культуры у исследователей и российской публики огромен.
Насколько я понял из нашего разговора, Ксения Михайловна предпринимала
шаги в этом направлении в Италии, но решить вопрос до этого времени не полу-
чалось. Мы условились, что попытаемся осуществить эту идею у нас на Родине,
и она меня уполномочивает провести переговоры с заинтересованными лицами.
Мне с Ксенией Михайловной неоднократно приходилось бывать в Москве в Доме
русского зарубежья имени А. И. Солженицына, выступать там. Сложились дове-
рительные отношения с его директором Виктором Александровичем Москвиным.
Здесь были готовы с радостью принять все материалы для фонда П. Муратова.
Помню тепло нашей дружбы… 45
Такое же отношение было и в Санкт-Петербурге. Как-то на моей лекции в
гуманитарном университете присутствовал выдающийся писатель и гуманист
Даниил Гранин. После ее окончания состоялась наша непринуждённая беседа,
на которой присутствовала его дочь – Марина Данииловна, основатель и ру-
ководитель Информационно-культурного центра “Русская эмиграция”. Оба они
высказались за открытие такого Муратовского центра в культурной столице
России. Ректор гуманитарного университета, крупного учебного заведения,
член-корреспондент Российской академии наук, профессор Александр Серге-
евич Запесоцкий настойчиво просил меня уговорить Ксению Михайловну от-
крыть центр в его образовательном заведении, обладающем необходимой для
этого базой и возможностями. Да и сам директор Эрмитажа, академик Михаил
Борисович Пиотровский, с которым я неоднократно встречался, готов был об-
судить этот вопрос, принять ее у себя в удобное для нее время.
Но Ксения Михайловна все тянула с решением, что-то недоговаривала… В тоже
время я и мои собеседники не знали, чем будет наполнен учреждаемый центр.
Мне приходилось бывать в небольшой двухкомнатной квартире в Ментоне,
которая была забита с пола до потолка книгами, коробками с архивными до-
кументами, а на стенах висели картины и иконы, некоторые из них были по-
дарены как Павлу Муратову, так и Ксении Михайловне, в том числе и авторами
произведений. Передвигаться среди всего этого было очень непросто. Даже на
кухонном столе и трех стульях лежали книги и журналы, а рядом с ними в бес-
порядке разбросаны листы будущей статьи или книги. Единственным более-
менее свободным местом была небольшая лоджия, где гостеприимная хозяйка
предлагала гостю не только чай, но и фужер вина, и откуда наискосок видне-
лось море, до которого, казалось, можно дотянуться рукой.
Что касается парижской квартиры, то я там ни разу не был. Но со слов моего
шофера Максима, которого Ксения Михайловна часто отпрашивала у меня,
чтобы перевести тяжелые коробки с одной квартиры на другую, – там тоже
царил полный ‘творческий’ беспорядок, не было ни одного свободного квад-
ратного метра. Кругом книги, периодика, документы, рукописи… Весной про-
шлого года Ксения Михайловна с нескрываемой радостью объявила мне, что
нашелся молодой человек, который высказался помочь ей разобрать архив и
навести порядок в ее запущенном хозяйстве.
– Это – прекрасно! Наконец-то, у вас будет опись вашего архива, и мы смо-
жем выложить карты на стол при обсуждении вопросов учреждения центра
Павла Муратова в России, – поддержал я ее оптимистический настрой.
Но время шло, а дело не продвигалось. Начиная с весны прошлого года
[2019], все труднее было с ней связаться. Мы с женой были в недоумении и
неведении, что все же происходит с нашей дорогой Ксенией Михайловной. А
46 Letture Muratoviane III – Третьи Муратовские Чтения
тут еще постоянные напоминания из Санкт-Петербурга, из Выставочного
центра “Манеж” о том, что здесь ждут от нас концепцию будущей выставки
«… Этот блистательный русский Париж!». Мне приходилось отделываться от
звонков очередным обещанием.
Летом, в конце июня, мы были в Париже, там на Сотбис состоялась продажа
нашей коллекции антикварной мебели и прикладного искусства. Позвонили
Ксении Михайловне на домашний (мобильный не отвечал) и нас ждала удача:
она ответила, обрадовалась, сообщив, что только выписалась из больницы. На
наше предложение приехать на банкет по случаю успешной продажи, она от-
ветила, что непременно будет, но только необходимо прислать за ней машину.
А через час она уже была в теплой дружеской компании, ее здесь все знали –
и работники Сотбис, в частности руководители русского департамента лорд
Марк Полтимор и Джо Викери, и наши приятели. И с каждой минутой было
видно, как она отходила от больницы, попав в привычную для себя атмосферу.
Всей компанией мы вывалились из ресторана, чтобы проводить ее до машины.
На прощание она бросила: «Встретимся на Ривьере, там и обсудим все, что
накопилось. Пожалуйста, не волнуйтесь, все будет хорошо».
Только в начале октября я услышал ее голос – она уже была в Ментоне. По
заведенной традиции я отправил за ней машину, чтобы привести на обед. Она
уже без посторонней помощи не могла выйти из машины, сутулилась и при-
храмывала, опираясь на палочку. Мы сидели на террасе. Стояла волшебная по-
года, бархатный сезон, а по-нашему – южное бабье лето. Она выглядела
какой-то умиротворенной, тихой. Нас охватывало чувство неловкости, когда
она стала настойчиво высказывать благодарность за дружбу, за многократную
возможность наслаждаться этими видами на Сен-Жан-Кап-Ферра и Кап-
Эстель, и проходящих мимо яхт. Какое-то чувство мне подсказывало, что се-
годня неуместен разговор ни о Муратовском центре, ни о выставке.
После встречи у нас осталось необъяснимое, нехорошее предчувствие, что
она прощальная. Но, Боже мой, мы с Татьяной по-прежнему ни о чем не дога-
дывались, что это жизнелюбивая женщина, вечная оптимистка неизлечима
больна, в последний год не вылезала из больниц, и земная жизнь ее уже ис-
числялась неделями…
… Закрываю глаза, и предстаёт вдалеке образ элегантной, воздушной, уди-
вительно красивой женщины; даже возраст не смог стереть эти прекрасные
очертания лица и фигуры. Она стоит у стеклянного парапета на террасе моего
дома у моря, словно у обрыва, на который мелодично накатывается ласковая
волна. На ней, как всегда, легкие свободные одежды и обязательная длинная
шаль из шелка. Они развиваются на легком ветру. Кажется, стоит ветру подуть
сильнее и наполнить их, и она улетит туда – в даль, за горизонт моря…